23-летний россиянин Илья Зарипов пошел на войну против Украины из любопытства, но очень быстро разочаровался в армии и понял, что не хочет убивать людей. Тогда он спланировал свой побег из России с помощью ChatGPT. Сейчас Илья живет во Франции и ждет политического убежища. Он рассказал «Холоду» о том, как ему удалось покинуть Россию и как участие в войне изменило его отношение к стране и армии.
Я родился и вырос в Москве, где закончил девять классов и пошел работать. Несколько лет я занимался продажами в банковском секторе и недвижимости. С детства я интересовался милитаристской темой и военной техникой, смотрел военные фильмы, играл в военные симуляторы, неплохо разбирался в оружии. Поэтому мне всегда было интересно принять участие в боевых действиях, посмотреть и вживую ощутить, как это все происходит. Я проходил срочную службу, но там я даже не держал оружие в руках, потому что попал в войска МЧС.
В начале 2022 года я сразу понял, что начнется война. В интернете появились фото и видео техники с опознавательными знаками у границы с Украиной. Я проходил срочную службу и понимал, что просто так военные машины не испортили бы белой краской.
Когда началось полномасштабное военное вторжение России в Украину, сначала мне было все равно. Я крайне нейтрально отношусь ко всему происходящему в мире. Мне важно только то, что касается конкретно меня. Но мне было странно, что Россия начала это вторжение. Чем больше времени проходило, тем сильнее я удивлялся: почему все идет так долго? Нам говорят, что у нас такая классная и подготовленная армия, а мы не можем справиться с Украиной, которая изначально была хуже подготовлена и обеспечена.
Съезжу и посмотрю своими глазами
Сначала я не собирался идти на войну и вообще спокойно относился к происходящему. Я следил за процессом, но события меня не задевали сильно: мне казалось, что они не касаются меня напрямую. Однажды я в очередной раз смотрел новости и анализировал, что происходит на этой войне. Каждый раз я думал: а как там по-настоящему?
Повестка мне не приходила. Я отправился туда добровольцем, чтобы посмотреть на войну своими глазами, понять, как там все устроено и уже оперировать в спорах теми фактами, которые я сам узнал и увидел. То есть по сути я решил пойти воевать из любопытства. Сейчас я понимаю, что мое решение было очень глупым.
В июле 2024 года я вбил в поиске гугла «служба по контракту», зашел на первый же сайт и оставил на нем заявку. Через несколько дней мне перезвонили, сказали, чтобы я приехал в военкомат города Одинцово и подписал там документы.
Когда я приехал, в военкомате было еще несколько человек. Мы подписали первичные документы, после этого нас посадили в фургон и повезли в Балашиху на медосмотр. Он был скорее формальным: мы не сдавали никаких тестов. Врач просто смотрит на человека, видит, что вроде бы он здоров, и допускает до службы. Мы проходили медосмотр два дня, после этого врачи дали добро. Нас отвели в специальные комнаты, где мы подписали контракт на год.
После этого нас отправили на автобусе в Воронежскую область на полигон Погоново. Там мы проходили первичную подготовку: первые стрельбы, учебные занятия на разные темы. Через 12 дней нас отправили в Украину — на приграничный полигон в Луганской области на Сватовском направлении, куда поначалу приезжают все. Там я был пять дней, после чего мне предложили пойти в штаб помощником начальника службы беспилотных летательных аппаратов (БПЛА). Я согласился, а все остальные, с кем я приехал, продолжили обучение на полигоне.
В прямых боевых действиях я не участвовал, службу проходил в штабе и сидел с офицерами в небольшом тылу: сначала в пяти километрах от фронта, потом в двадцати. Я слышал прилеты, мимо нас пролетали дроны. Но по нашему штабу били редко, в отличие от соседних полков справа и слева от нас, по которым прилетало каждый день.
Не могу сказать, что мне было очень страшно за свою жизнь, потому что большую часть времени я провел в тылу. Моя должность в военном билете — командир танка, а на самом же деле я просто занимался бумагами, помогал начальнику с подсчетом имущества, с координацией людей, которые находятся в подразделениях БПЛА, и так далее.
Люди на полигоне падали и умирали
Через некоторое время я понял, что не хочу находиться в армии. Уже на первом полигоне в Погоново я видел, как люди там просто падали без сознания и умирали из-за сильной жары и нечеловеческого отношения (2024 год в Воронеже стал вторым самым теплым годом за всю историю метеорологических наблюдений, а сильный дождь за все лето шел только один раз. — Прим. «Холода»).
Когда мы шли строем, то ответственные за наше обучение офицеры сопровождали нас: один шел впереди, другой позади. Остальные командиры и инструкторы ехали на машине. То есть мы были единственными, кто шел пешком при жаре в 30−35 градусов. Из-за формального медосмотра на полигон попадают разные люди: и пожилые, и с болезнями, при которых сложно выносить такие нагрузки. В бронежилетах и каске с дополнительным весом они просто падали и не приходили в сознание.
Однажды и я потерял сознание на полигоне и на полчаса выпал из жизни. Меня сразу отнесли обратно в блиндаж, вызвали фельдшера. Туда пришли все медики, главный комбат и командир моего взвода — все, кто мог получить, если бы со мной что-то случилось. Меня пытались реанимировать и привести в чувство. В итоге я очнулся, когда мне залили нашатырь прямо в нос.
Отношение у офицеров и командования к людям было абсолютно отвратительным. Люди для нашей армии — это просто какие-то цифры в документах. Всем на тебя просто наплевать. Если ты будешь делать что-то хорошо, то этого никто не заметит. А если ты допустишь даже небольшую ошибку — тебе ясно и болезненно покажут, что ты не прав.
Самое банальное и простое — это оскорбления. Командиры и в мирное время не церемонились с младшими по званию. Меня больше всего удивило, что у моего начальника была специальная палка, он ее называл «замполит». Когда кто-то из операторов БПЛА терял дрон, он вызывал его с фронта в штаб, чтобы человек шел туда прямо под обстрелами и рисковал погибнуть. Он оскорблял оператора и избивал его этой палкой, а еще руками и ногами. Потом выдавал ему новый дрон и отправлял обратно. И так по кругу, пока человек не перестанет терять беспилотники — а это невозможно в реалиях войны.
Кроме побоев командиры часто давали разные тупые задачи. Например, отправляли военных в штаб соседнего полка за бутылкой водки, потому что офицеры решили отдохнуть. Уже на второй месяц службы я устал от такого отношения. Я начал думать, как уйти отсюда, но сбежать с самого фронта очень сложно. К тому же я на тот момент не знал, какие еще есть варианты.
План побега
Я начал узнавать о возможностях побега где-то на пятом месяце службы. И узнал, что можно просто взять свой загранпаспорт, документы и в гражданской одежде уехать за границу в отпуск. Это самый простой и безопасный вариант.
Другого выхода у меня не было: я не хотел жить как скот и делать то, что мне не хочется. Еще я боялся, что меня заставят делать преступные вещи. Я слышал про то, как российские солдаты пытали украинских военных. На это часто забирали людей из штаба, обычно самых надежных и лояльных. Так что я решил попытаться вырваться из этой системы.
Весь свой маршрут и путь побега я построил с помощью ChatGPT. В запросе я написал, что я военнослужащий армии РФ, у меня будет отпуск в такие-то числа и мне нужно будет бежать. Потом я спросил, как и каким маршрутом мне это лучше сделать.
Программа порекомендовала мне использовать страны, в которые я могу выехать на машине через границу со своим внутренним или заграничным паспортом, и уже оттуда лететь на самолете в какие-то безопасные страны. А после этого уже рвануть в Европу или США. При Трампе ехать в Америку я опасался, поэтому остановился на Франции.
Также ChatGPT подобрал мне маршрут: какие билеты из каких стран лучше купить, чтобы транзит был именно во Франции. Он же подсказал, что меньше всего ожидают русских беженцев на рейсах из Африки. Поэтому шанс того, что тебя пустят на самолет без визы, крайне высокий.
Я не сильно переживал, когда уезжал из России. Внутренне готовился к тому, что меня могут задержать и тогда будет очень невесело. Я переживал всего за два момента: граница между Россией и Беларусью и проверка таможней в минском аэропорту. В остальных странах мне ничего не угрожало: я выбирал только те, у которых нет договоренности с РФ об экстрадиции кого-то.
Я уехал из части в двухнедельный отпуск: немного отдохнул, провел время с друзьями и родственниками, потому что понимал, что в ближайшее время многих из них не увижу. Потом я собрал вещи, которые уместились в один рюкзак, и купил билет на автобус Москва — Минск. За восемь часов я пересек границу без всяких проблем, потому что там толком нет никакого контроля. Пограничники просто посмотрели мой паспорт и пропустили меня.
В Минске я купил билет до Батуми и в тот же день вылетел в Грузию — задерживаться надолго в Беларуси было небезопасно. В Грузии я хотел узнать у проекта «Идите лесом», как мне добраться до Европы, в какую страну лучше ехать и как там легализоваться. Помочь напрямую мне не смогли, потому что они больше занимаются вывозом людей из России или призывников с войны. Но они порекомендовали людей, с которыми можно связаться, и дали им мои контакты.
Из Батуми я вылетел в Стамбул, оттуда — в Марокко. Из Марокко у меня был билет в Белград с пересадкой в Париже. На пересадке я запросил убежище и остался во Франции. Всего это заняла около 10 дней. Восемь дней я находился в Грузии и делал карту в банке, чтобы я смог получать деньги на счет и использовать ее в Европе. Как только я получил ее, в тот же вечер вылетел в Стамбул, утром прилетел в Марокко и через 12 часов оказался во Франции.
Билеты до Минска и Батуми обошлись мне в 26 тысяч рублей, а билеты до Стамбула, Марокко и Парижа стоили 967 долларов (86,6 тысячи рублей). Все это я купил на деньги, которые получил на войне.
Сначала мне отказали
Я думал, что в парижском аэропорту выйду из самолета в транзитную зону, час посижу в ней, спланирую дальнейшие действия и запрошу убежище у сотрудников аэропорта или полицейских. Но все оказалось даже быстрее. На выходе из самолета в аэропорту стояла стена из полицейских: они у каждого проверяли документы. Я сразу сказал, что я русский дезертир и мне нужно убежище. С языком у меня проблем не было: мой уровень английского C1, я понимаю все, что слышу и читаю.
Сначала меня отвезли в помещение, где находится полиция. Там я четыре часа просидел в камере, пока на меня готовили документы. Потом полицейские отвезли меня в зону ожидания: она находится в аэропорту, но в отдельном здании. Там я находился восемь дней.
Я прилетел во Францию без визы, у меня не было доступа в Шенгенскую зону. Сначала власти страны должны были понять, давать ли мне этот доступ. На первом интервью по запросу на убежище я рассказал свою историю. Если бы чиновники посчитали, что она убедительная, то меня впустили бы во Францию, и уже в префектуре я мог бы подать запрос.
Пока я ждал решение суда, я находился в камере. У меня забрали телефон и ноутбук, а остальное оставили. Там неплохо кормят три раза в день, у тебя есть своя комната, душ, туалет — все как в отеле. Но по меркам Франции это похоже на тюрьму.
На первом интервью по моему запросу мне дали отказ из-за недостатка доказательств того, что мне нужно убежище. Я подал апелляцию в суд, и выиграл его. Судья постановил отпустить меня, дать мне возможность податься на убежище и выплатить 1500 евро моральной компенсации.
Сейчас я нахожусь в процессе получения убежища. Я смог снять дом, думаю, что первые пару месяцев буду жить тут. А потом мне должны будут предоставить бесплатное жилье и начать платить пособие. Недавно в префектуре мне дали специальную карту, на которую будет перечисляться пособие. Оно будет не особо большим, но на первое время его должно хватить.
Если решение по убежищу затянется дольше чем на полгода, через шесть месяцев я все равно смогу получить разрешение на работу. К тому времени я как раз подучу язык. Пока я не имею права работать во Франции: у меня есть только один официальный документ, подтверждающий, что я подал запрос на убежище и он находится в процессе рассмотрения. Это бумага формата А4, на которой есть твоя фотография, какие-то данные, имя и отчество.
Мне нравится Франция
Я живу в городе Лилль на севере Франции. Тут все не так дорого, как может показаться: дешевле, чем в Париже. Вместе с жильем, продуктами и остальным вещами мне будет достаточно полутора тысяч евро в месяц. Если через месяц-два мне не дадут жилье, то я буду работать удаленно на фрилансе, делать дизайны, логотипы, монтировать видео.
Франция — очень приятное место. Из проблем я замечаю только огромное количество бездомных в туристических местах. Каждый день несколько человек обязательно попросят у тебя пару центов на еду. Конечно, тут нет никаких палаток на улицах, как в пропагандистских роликах на Первом канале.
Еще здесь иногда бывает холодно в домах, потому что все экономят. Причем вся инфраструктура и возможности нормально отапливать помещение есть, но все предпочитают ходить в кофтах.
Все остальное меня более чем устраивает, я даже удивлен. Иногда есть языковой барьер: в Лилле многие не говорят на английском, только на французском. Но в магазинах или ресторанах с языком проблем нет, а в государственных организациях могут предоставить переводчика.
Силовики меня искали
Не могу сказать точно, завели ли на меня в России уголовное дело. Судя по тому, что рассказывали в штабе, в армии многим плевать на то, кто куда делся и почему не вернулся.
Но если кто-то пропадает с фронта, то на основе воинских частей создаются розыскные группы из двух человек. Они приезжают по адресам, где жил человек или был прописан, спрашивают, там он или нет, пытаются через родственников или знакомых узнать, где он может быть. К моим родственникам тоже приезжали такие люди. Однажды с моим братом разговаривали оперативники из уголовного розыска и давали мне пять дней на то, чтобы я вернулся без каких-либо последствий.
Еще силовики пытались на меня давить: говорили, что якобы видели меня с девушкой в Сочи. А если я не вернусь, то ее посадят, потому что она мне помогала и вообще соучастница преступления. При этом я никогда не был в Сочи и в тот день, про который они говорили, уже находился в Грузии. Сразу было понятно, что на меня пытаются просто надавить, чтобы вернуть обратно. Сейчас силовики занимаются шантажом или давлением на родственников дезертира. Но, насколько я знаю, меня не ищут активно.
Реакция сослуживцев на мой отъезд была разной, хотя большинству военных было все равно, нам просто даже не о чем с ними разговаривать. Есть люди, которые понимают, почему я так поступил, и помнят, что мы друг другу помогали во время службы и нормально общались. С ними мы до сих пор иногда на связи.
Офицеры же в основном негативно отнеслись к моему поступку. На войне у командования спокойная задача, они не так часто находятся в боях и не особо устали. Офицер может руководить целым отрядом, отправить его в смертельную атаку, и никто не вернется обратно. А вечером после своего дежурства в штабе этот человек просто пойдет в спортивный зал, потренируется и ляжет спать. Им проще меня осуждать, потому что они не были на моем месте.
Мой бывший начальник, который, по его словам, прошел войны в Афганистане и Чечне, писал мне сообщения. Он звонил мне и моей маме, а его дочь приезжала ко мне домой и пыталась меня найти. Он угрожал мне, что если сейчас я не выйду на связь, меня ждет или штурмовое подразделение, или тюрьма.
Тех, кого смогли найти и вернули, сначала отправляют в село Зайцево Луганской области, где расположена военная полиция. Там людей бьют и пытают. Если человек справляется с этой пыткой, то его отправляют обратно на ту же должность или в штурмовое подразделение. Зависит от того, как договорятся.
Мои близкие в основном отнеслись к моему поступку нейтрально. Еще в Москве я рассказал о своих планах одному другу. Сначала он не особо отреагировал: считал, что в итоге я передумаю. Потом, когда я оказался во Франции и рассказал ему, как это сделал, он удивился.
Родственники сначала отреагировали негативно. Для них это было страшно: приходят военные оперативники, спрашивают про меня и называют дезертиром. Но со временем они поняли, почему я так сделал. Вот только бабушка буквально отреклась от меня: я для нее дезертир и предатель, мы с ней не общаемся. Мне сказали, что она немного переосмыслила ситуацию, но осадок остался.
Я не хочу возвращаться домой
Я не скучаю по России. С 12 лет я хотел уехать в США. В итоге я оказался в Европе, но рад, что у меня наконец-то получилось вырваться из России. Все-таки у меня душа больше лежит к западной культуре и менталитету. Возможно, мне еще хотелось бы поездить по российским городам, но отсутствие такой возможности я переживу. Больше я скучаю по людям, которые там остались. Понимаю, что вернуться я смогу только в том случае, если в России сменится власть и амнистируют всех дезертиров.
Когда ты попадаешь в армию, начинаешь чувствовать себя более лояльным к власти. Это какой-то этап эйфории: скоро окажешься на войне, тебе дадут пострелять из разного оружия, покатаешься на какой-нибудь технике. А потом у тебя просыпается какой-то разум.
Я видел на фронте совсем отбитых людей — даже не знаю, откуда они берутся. Некоторые готовы даже без оружия и экипировки сражаться «за Россию». А я просто понимал, что меня отправили к линии фронта без единого патрона и магазина к автомату, зато сам автомат дали ржавый и с плесенью.
Я и до этого не особо радужно относился к России и к ее власти, а на войне это отношение только ухудшилось. Справедливости ради стоит сказать, что я видел много плохого и с украинской стороны: все те проблемы, которые есть в российской армии, есть и в ВСУ. Поэтому я сейчас негативно отношусь к армиям обеих стран, и мне хочется, чтобы это все уже прекратилось.
В ближайшее время я планирую жить во Франции. Если мне дадут убежище, в обозримом будущем я смогу получить европейский паспорт. Возможно, после этого я захочу уехать в США — я много лет изучал Америку, а Франция для меня абсолютно новая страна, и адаптироваться здесь довольно сложно.
